Тогда, наверное, и пришло первое понимание того, что деньги, когда ты их украл, утаил, присвоил, получил неоправданно, очень часто в мгновение ока меняют сущность человека, вытаскивая наружу все самое мелочное, гнусное и низменное.

И неважно, какая сумма.

Важен личный подход человека и обстоятельства.

И воспитание родителей и общества, закладывающее базовые основы нормы и морали.

Вы все часто замечаете, как по-разному воспринимается норма.

Еда, семья, времяпровождение, развлечения.

Да, есть статус, финансовые возможности или современные тренды.

Кто-то живет и строит бизнес на сборе и сортировке, выброшенной в мусор и зачастую пропавшей еды в Мумбае, продавая местный стритфуд жителям или непривередливым туристам.

А кто-то, получая неосновательное обогащение за счет страданий миллионов других людей, не может жить, не балуя себя любимого деликатесами из редких животных, занесенных в Красную книгу.

Кто-то заводит семью, рожает и воспитывает детей, а кто-то считает это самым страшным злом на земле.

Норма и извращения в разных народностях и культурах зачастую меняются местами.

У одних мальчик является будущим отцом, защитником семьи и Отечества, а у других – просто более «ликвидным» и дорогостоящим телом, чем девочка для удовлетворения местных «элит» или заезжих секс-туристов.

И зачастую еще в детском возрасте!

Это что – норма, примирение, временное помутнение разума или подсознательное бегство большинства людей от собственных грехов через пропускание мимо глаз подобных крайностей и извращений?

Мужчина и женщина, гласность и демократия, семья и дети… добро и зло.

Нельзя ставить прихоть, отклонения или особенность меньшинства главнее интересов большинства.

И тем более с ними мириться, если это несет в себе страдания или смерть для большинства других людей.

И это не призыв к каким-то действиям и тем более агрессивным.

Вовсе нет.

Я через эту книгу только призываю обратить внимание на отклонения, и предубеждения, с которыми живет большинство из нас.

И на путь, с которого на самом деле нужно начинать, когда зачастую собственное эго или стереотипы прошлого не позволяют нам продвинуться дальше.

Раз за разом повторяя прежние ошибки, или еще хуже – просто опустив руки и ничего не делая.

Начав с «погружения в себя»…

Хулиган

Во втором классе произошел нехороший инцидент с другом, которого тоже звали Сергей.

По крайней мере, тогда я считал его другом.

Бегая по улице и играя около его дома, мы начали перебрасываться какими-то шишками и прочим мелким мусором. Смех, уворачивания, было весело.

До тех пор, пока друг не подхватил пустую, но увесистую стеклянную литровую бутылку от молока и не кинул в меня.

По инерции я пригнулся за металлический решетчатый барьер, но, к несчастью, бутылка раскололась на несколько частей, и одна из них пробила мне голову.

Хлынула кровь.

Почувствовав резкую боль, но сдержав крик, я резко встал, прекратив игру, и услышал какие-то глупые и непонятные слова вроде «так тебе и надо».

Друг засмеялся и убежал домой.

Несмотря на острую боль и заливающую один глаз кровь, изнутри стало подниматься какое-то очень нехорошее, но весьма мощное и спокойное чувство.

«Хорошо, значит, сейчас еще поиграем», – пролетела в голове зловещая мысль, и я, не торопясь, направился к его подъезду, обходя вокруг дома с дальней стороны.

– Мальчик, что с тобой? – Какой-то мужчина, увидев меня с окровавленной головой, рванул ко мне.

– Ничего страшного, просто немного ударился, я сам разберусь, – сказал как отрезал, совсем не по-детски, я и зло посмотрел на него, как на препятствие к какой-то только мне одному ведомой цели.

То ли слишком спокойный, но злой голос, то ли нестыковка окровавленной головы и поведения, но что-то заставило его уйти прочь, буркнув напоследок нечто неразборчивое.

А в это время глаза сами стали искать на земле кирпич. Не найдя ничего более подходящего, чем увесистый кусок гравия граммов на двести, я поднял его, еще сам не зная зачем, и зашел в подъезд недавнего друга.

Поднявшись на нужный этаж, спокойно нажал на звонок.

– Кто там? – услышал голос его матери.

– Это я, Сергей, – и попросил её позвать своего товарища.

– Иди открой дверь, к тебе Сережа пришел. – И мама, видимо, пошла на кухню.

Тот отворил дверь и испуганно открыл рот. Перед ним стоял с залитым кровью лицом недавний друг, зло сверлящий его сузившимися глазами. А слипшиеся от крови волосы, видимо, окончательно добили его.

Я молча стоял, смотрел на него и ждал.

– Чего тебе надо? – испуганно дрожа, тихо спросил «друг».

Это был неправильный ответ.

В душе я еще ждал какой-то помощи, сочувствия, может быть, по крайней мере, извинений, или чего-то в этом роде, но точно не трусости.

Рука с камнем сама резким движением отправила булыжник точно ему в лоб.

Спокойно и как-то внутренне удовлетворенно я повернулся и спустился по лестнице и тут же услышал сначала запоздалый крик «друга», практически сразу за ним – визг матери и громкие маты отца.

Уже спустившись по лестнице на полтора пролета вниз, я услышал сзади топот и почувствовал вибрацию от заходивших ходуном перил.

– Стой, стой, я тебе сказал!

Сбежавший вниз отец схватил меня, вроде совсем недавно друга его сына, сзади за шкварку, в буквальном смысле слов оторвал от пола, как котенка, пронеся обратно в воздухе вверх, и затащил к ним в квартиру.

Поставив меня уже мягче на пол в коридоре (видимо, окровавленная голова его немного смутила), он смотрел по очереди на нас – спокойного и окровавленного друга их сына и своего отпрыска, стонущего и заплаканного, также с окровавленным лицом от рассеченного камнем лба.

– Он хотел убить нашего сына, – причитала женщина за его спиной.

– Подожди, – сказал он и повернулся ко мне – угрюмому и взъерошенному. – Что случилось? – уже не так решительно спросил мужчина.

– Он был не прав, и я сделал то же самое.

Больше мне сказать было нечего. Я развернулся и вышел из квартиры.

Никто больше не стал останавливать меня…

Пока шел домой в соседнее здание, в голову лезли всякие мысли – страх за то, что мог убить человека, злость на «друга» и самого себя, плюс возник какой-то ступор от нереальности происшедшего и одновременно глубокое чувство торжества.

Пришел домой. Хорошо, что родители были на работе. Смыл кровь, промыл рану, потом залил зеленкой.

Боль от зеленки отрезвила и вывела из состояния ступора. По крайней мере, сладостное чувство торжества за «ответку» ушло и осталось ожидание развития ситуации…

А продолжение не заставило себя долго ждать. На следующий же день мама Сергея пришла в школу вместе с булыжником, и меня вызвали в учительскую. Я рассказал, как все было, но оправданием для учителей и завуча это не стало. Но то ли все-таки благодаря полученной травме, говорящей сама за себя, то ли юному возрасту, то ли из уважения к маме, которая работала в этой же школе учителем математики, а может, всему вместе, дело обошлось общим порицанием.

Хотя перед своей мамой осталось чувство сильного стыда, что втянул ее в эту ситуацию. И это было самое неприятное.

Может, с тех времен и сформировалась привычка ничего не говорить родителям о своих проблемах, чтобы не расстраивать. Ведь они и так постоянно переживали за каждого из пяти своих детей.